Первую часть интервью можно прочитать по ссылке. Вторую часть - здесь.
Что в планах?
Наш безусловный приоритет — центр протонной терапии, который мы строим в Санкт-Петербурге. Уже закончили строительство, установили оборудование и готовимся к клиническому старту осенью этого года.
Протонная терапия на сегодня – передовой край радиотерапии. Дело в том, что физические свойства протонов позволяют доставлять энергию точно в заданную цель, при этом частицы теряют всю энергию в конечной точке пробега и, соответственно, практически не задевают расположенные рядом с очагом нормальные клетки. А это дает возможность доставить максимальную дозу облучения в раковые клетки и при этом не повредить окружающие ткани. Не менее важно, что при облучении протонами в разы реже развиваются так называемые вторичные раки.
Соответственно, протонная терапия намного лучше фотонной подходит для лечения опухолей, расположенных в непосредственной близости к критически важным органам. А главное, это лучший метод лучевой терапии при лечении опухолей у детей. Во всем мире это поняли, «протонка» развивается просто бешеными темпами. Сейчас в странах Северной Америки, Европы, в Японии работают 44 центра протонной терапии, в 2022 году по прогнозам их будет уже 88. В нашей стране пока нет ни одного клинического протонного центра, который мог бы принимать значительный поток пациентов, хотя в 1970-е годы мы лидировали в области лечения на протонных ускорителях. Тогда у нас, как и во всем мире, при центрах ядерной физики строили исследовательские медицинские лаборатории, где лечили людей энергией протонов. Три таких центра работают и сейчас, но их пропускная способность крайне мала – несколько десятков человек в год, в рамках научных исследований. Мы будем первым центром в стране, обладающим этой технологией. Второй новый проект, запущенный в этом году, — строительство куста диагностических центров с позитронно-эмиссионными томографами в Сибири.
Строите с нуля, потому что нет готовых помещений, соответствующих требованиям?
Тут есть несколько факторов. Во-первых, в условное здание «средней школы» очень трудно засунуть высокие медицинские технологии. Если здание не приспособлено к ним, адаптация может оказаться гораздо более дорогой и затратной по времени, чем новое строительство. Кроме того, те области, в которых мы работаем, очень сильно регулируются Ростехнадзором и его подразделением, Росатомнадзором. И гораздо легче все сделать правильно с нуля.
Вы реализуете очень масштабные проекты в кризисное время. С какими трудностями сталкиваетесь?
Когда мы зашли на этот рынок, он был колоссальным по маржинальности. Это позволило нам быстро развиваться и аккумулировать ресурсы для новых проектов. Я всегда говорил, что
мы испытываем недостаток человеческого ресурса гораздо сильнее, чем финансового.
Сейчас мы продолжаем испытывать кадровый голод, но к этому добавился еще и недостаток финансов. В конце 2014 года доллар сильно вырос к рублю, а амортизация техники, запчасти, контрасты, пленка, практически все, кроме электричества и труда — это то, за что мы платим в долларах. Соответственно, у нас драматически упала маржинальность, и это падение продолжается. Кроме того, на рынке резко выросла конкуренция и возник перегрев.
Большинство пытается привлекать пациентов за счет снижения цен и, соответственно, качества. Это крайне важно знать: нельзя качественно сделать МРТ за 1000 или 1200 рублей. Когда мы в рамках ОМС оказываем услуги по таким ценам, это означает, что мы компенсируем их на свободном рынке, выставляя где-то рядом цену в 2500.
Эти два фактора рынка, перегретость и валютный курс, очень сильно уменьшили доходность. И мы сильно от этого страдаем, да. Однако мы счастливы, что успели построить наш протонный центр, инвестировав в этот мега-проект практически всю нашу прибыль за несколько лет. Зато сегодня мы имеем лучший набор инструментов для лучевой терапии в стране. Большинство клиник Европы позавидуют нашей оснащенности. Это крайне важно: быть на пике технологии.
Что бы вы посоветовали тем, кто все же хочет выйти на рынок МРТ-диагностики?
Знаете, я еще 4 года назад советовал не выходить. Многие вышли. Я не вижу успеха этих компаний. Многие считают, что все дело в контактах с государством. Но это не так. Вы ничего не сделаете, если у вас нет компетенций, нет навыков, нет команды. На то, чтобы собрать все это, надо потратить большое количество времени. Стоит ли оно того — это вопрос.
Я вообще очень не люблю выходить на горячие рынки. Я люблю «голубые океаны», там все ново, все интересно, учиться надо самому, не нужно никому подражать и маржинальность высокая. Просто нужно стараться немного заглянуть в будущее.
Концепцию консультативного телемедицинского центра разрабатывали сами?
Нет, модели уже существовали. Была очень серьезная американская компания, у которой мы учились — они описывали на потоке огромное количество снимков. Мы скопировали их бизнес-модель. Для России, несомненно, она была в новинку. Но мы просто адаптировали под себя удачное решение, и это правильно:
надо брать хорошие технологии, не обязательно все придумывать самому. В Советском Союзе, в России, куда большей всегда была другая проблема — не разработать технологии, а внедрить их. Есть разрыв между большой наукой, разработкой технологий и прикладными решениями по их внедрению. Американцы и европейцы решают эту проблему с помощью университетов, мы тоже начинаем идти по этому пути.
Будет здорово, если это заработает. Я был недавно в небольшом университете в Португалии, там прекрасная лаборатория ядерной медицины. И большую роль в работе этой лаборатории играют студенты. На несколько профессоров приходится много студентов, которые мотивированы, которые хотят работать. И делают просто уникальные вещи. Я очень верю в университетскую науку как во вспомогательный инструмент в развитии новых технологий, инструмент акселерации. Очень многие крупные компании сотрудничают сейчас с университетскими клиниками.
Есть программы сотрудничества с российскими университетами?
Да, конечно. Мы сотрудничаем с клиническими базами разных кафедр практически всех медицинских университетов в Питере. Наши коллеги в регионах точно так же работают с университетами и выступают в качестве клинических баз.
Сказать, что у нас есть программа — это ничего не сказать, мы очень серьезно погружены в эту работу. Мы совместно делаем конференции, в том числе и международные. Недавно, 8-9 декабря, в Новосибирске прошла школа Международного общества радиохирургии и стереотаксической радиотерапии, совместно с Российским обществом радиохирургии и стереотаксической радиотерапии. В апреле будет аналогичная школа в Казани, в июне – в Санкт-Петербурге, в сентябре — в Латвии. Мы занимаемся этой работой в том числе и на международном уровне, и это здорово. На самом деле, это единственный путь интегрироваться в международное медицинское сообщество.
Ваш прогноз по частному здравоохранению: что будет происходить в ближайшие 5-10 лет?
Я не знаю. Я знаю только, что основной игрок на рынке – государство, и мы не можем это не учитывать. И это должно учитываться государством. Понимая, что оно самый платежеспособный игрок, государство должно регулировать конкуренцию. Государство должно отслеживать, чего не хватает на рынке. Если не хватает первичного звена, значит, надо стимулировать инвестиции в первичное звено. Не хватает высоких технологий — надо стимулировать инвестиции в высокие технологии.
Нужно поощрять активных участников, оказывающих качественные услуги, независимо от того государственное учреждение это или частное. Государственные лечебные учреждения ведь тоже есть очень разные. Практически всегда качество любого ЛПУ зависит от его руководителя. Если есть «хозяин», дело спорится. Именно таких и нужно поддерживать.
Кроме того, государство должно инициировать изменения на рынке. Должна появиться экспертиза частного партнера – это крайне важно, также обязательно должна быть какая-то гарантия возврата инвестиций. В ОМС должна быть введена инвестиционная составляющая, амортизация должна быть зашита в тарифах. Если государство инициирует эти изменения на рынке, у него появится очень высокая перспектива роста. Но если ничего не поменяется, рынок будет пробуксовывать.
Читать далее: Как действовать руководителям клиник при снижении платежеспособного спроса
